... В детстве я предпочитал суровые страхи. Я смотрел «Экзорциста» тогда и думал: «Какая ерунда! Чего тут бояться? Какая-то дерганая девица!» Когда я сам стал отцом и посмотрел фильм опять, я был напуган до глубины души. Это же какая чертовщина там!
Гильермо дель Торо известен зрителям больше как режиссер ярких и визуально насыщенных хорроров. Его первый полнометражный фильм «Хронос», снятый в Мексике за сущие гроши, заинтересовал, тем не менее, европейцев и даже американцев оригинальностью идеи, хотя современному зрителю он, скорее всего, покажется слишком примитивным с точки зрения технического исполнения и даже скучноватым. Получившая широкое распространение версия о том, что именно этот проект привлек к режиссеру внимание голливудских продюсеров, на самом деле не верна. Гильермо дель Торо — большой патриот своей страны, он ни за что бы ее не покинул, если бы не ситуация с похищением его отца и требованием выкупа. Именно из-за этого семья решила перебраться в Штаты, а тот факт, что дель Торо оказался еще и талантливым художником, только помог ему найти свое место в индустрии кино и укрепиться там всерьез и надолго.
Следующая его картина — «Мутанты» — уже сделана им в Голливуде. Фильм хоть и не отработал в американском прокате затраченные на него 30 миллионов, но все же получил неплохие оценки критиков. «Хребет дьявола» снят дель Торо уже в Испании и при содействии Мексики. В мировом прокате он появился значительно позже и считается одним из недооцененных проектов режиссера. Но настоящий успех у зрителей пришел к Гильермо дель Торо после ленты «Хеллбой: Героя из пекла», а у критиков — после «Лабиринта Фавна». Последний прошелся по фестивалям и собрал урожай номинаций и наград в разных категориях.
Интересно, что, снимая мейнстрим («Хеллбой», «Блэйд 2» и не вышедший еще в прокат, но весьма ожидаемый «Тихоокеанский рубеж»), дель Торо остается художником с весьма специфичным и узнаваемым почерком. Поклонники его творчества отлично знают, какие детали воображаемых и реальных миров практически всегда можно найти в картинах Гильермо. Даже его продюсерские проекты несут на себе отпечаток его руки и фантазии.
Один из таких фильмов — мистический триллер «Мама» выходящий на экраны в ближайшие дни. Мы встретились с Гильермо дель Торо в ноябре 2011 года, в Торонто, чтобы поговорить об этой ленте. Было раннее утро и страшно холодно. Режиссер только-только прилетел, чтобы посмотреть, что происходит на площадке, и заодно решить какие-то свои продюсерские дела в киномире Торонто. Огромный, как гора, он вошел в комнату в своем черном пуховике, потирая руки, словно согревая их, сбросил куртку на соседний стул, оказавшись горой ненамного меньше, попросил себе кружку кофе, а получив, обнял ее обеими ладонями и спросил меня: «Где мы с тобой встречались? На Comic-Con?» Вдруг, что-то вспомнив, расхохотался: «Это ты спросила у меня на интервью про то, что питает мое воображение? Очень у тебя акцент знакомый!» Пришлось признаться, что этот «утонченный» вопрос принадлежал именно мне. «А я тебе сказал, что это сахар, — продолжил весело дель Торо. — Знаешь, я про этот вопрос рассказал моей жене, и она сказала, что не только сахар питает мое воображение, а еще и огромное количество буррито, а также тако, такито, фахита и так далее». Поболтав немного о вещах незначительных, прихлебывая по второй кружке кофе, согревшись и подпитав наше воображение парой булочек с джемом, мы приступили-таки к интервью о «Маме».
— Как вы относитесь в целом к историям о привидениях?
— Мне всегда нравилась идея присутствия призраков в нашей жизни. Я верю в то, что привидение — это, по сути, отражение какой-то одной эмоции, как бы застывшей во времени, поэтому привидение живет в этакой петле, двигаясь будто по кругу. Обычно в паранормальном мире мы встречаем очень рассерженных, часто громко кричащих привидений, которых чем-то обидели при жизни. Вот, например, в отеле Langham в Лондоне есть комната № 303, где во время медового месяца доктор убил свою жену, а потом покончил с собой. В этой же комнате едва не умер журналист ВВС в свое время. Там регулярно что-то происходит, и это связывают с привидениями. (Смеется.) Не найдется человека в мире, который бы не слышал о привидениях и не знал бы одну или две истории об этом. Я сам дважды слышал привидений. Не видел, но слышал. А я очень скептичный в этом отношении человек, меня непросто убедить в чем-то, что я не видел своими глазами. Это было в Мексике и в Новой Зеландии.
— Что вы слышали?
— В Мексике я находился в комнате своего дяди и слышал его вздохи. Он ничего не говорил, а только вздыхал тяжко и грустно у меня над ухом минут пятнадцать. Очень странное впечатление. Когда я путешествую и останавливаюсь в отелях, я всегда прошу дать мне комнату, где есть привидения. (Улыбается.) Но ни разу мне не удалось встретить или услышать привидение. Однако в Новой Зеландии мне повезло. Мы искали места для натурных съемок «Хоббита», устали, остановились в отеле, и я, как всегда, попросил «комнату с привидениями». Я попросил меня не беспокоить, не стучать в дверь, не пытаться меня разыграть. Никого, кроме нашей группы, не было в отеле. Мы страшно устали и практически сразу отправились спать. Где-то около полуночи — я понимаю, что это звучит как клише — я услышал женский плач. Я поднялся с постели, будучи уверенным, что меня разыгрывают. Вышел в коридор, заглянул за угол, но никого не нашел. А это был отель такой же, как в «Сиянии». Огромные, длинные коридоры... Я пошел в другую сторону и услышал, как мужчина плачет и вскрикивает. Я пошел на звук, и он привел меня к маленькому окну в ванной комнате в моем номере. Окно выходило на улочку между зданиями, очень узкую, а звуки шли оттуда, из глубины. Остаток ночи я провел у компьютера. Смотрел «Прослушку». (Смеется.) В моей комнате был огромный балкон, который тянулся на несколько окон. Мне было страшновато, и я все время ждал, что кто-то начнет стучать в окно.
— Вам нравится испытывать такое вот чувство страха?
— Мне это нравится, но меня очень трудно испугать фильмом ужасов. Если это случается, то я очень доволен, но обычно этого не происходит. Я смотрю фильм и вижу, где это произойдет: «Окей, вот оно подходит, позиция 36Б!» (Смеется.) Но если там есть нечто, то я могу быть испуган точно так же, как любой из зрителей.
«Фильмы ужасов не всегда страшны, но они прекрасны!»
— У вас есть любимый страшный фильм?
— Это зависит от жанра. Но я могу просто перечислить несколько: «Невинность», «Призрак дома на холме», «Незваные», «Сияние», конечно же, «Чужой», «Звонок» и так далее. Список можно продолжать, но это самые страшные, я считаю. Фильмы ужасов не всегда страшны, но они прекрасны!
— Я хочу спросить вас о фильмах «Ночь охотника» и «Волшебник страны Оз». Вы часто помещаете детей в суровые условия. Мне казалось, что вы захотели бы сделать ремейки именно этих фильмов…
— Как сказать, я бы и хотел, и не хотел. По-моему, мне просто не хватило бы наглости сделать это. Но, если сказать по секрету, я бы очень хотел сделать ремейки этих фильмов, потому что это, наверное, самые страшные картины из всех, что я видел, когда был ребенком! Меня здорово напугали летающие обезьяны! А вот «Ночь охотника» по идее своей очень близка к задумке нашего фильма. Хорроры схожи со сказками. «Ночь охотника» подтверждает это. Девочка и мальчик вполне могли бы быть Ганзелем и Гретель, которые заблудились в лесу, а Роберт Митчем — большим и злым волком. По сути говоря, это сказка. Но «Ночь охотника», конечно, отличается от нашего фильма. В ней дети представляют собой невинность, а в нашем проекте моральная нагрузка, ложащаяся на детей, значительно сложнее и глубже.
— Как вы думаете, что именно пугает зрителя в любом фильме жанра?
— По-моему, взрослый человек, когда он напуган чем-то реальным или вымышленным, испытывает три основных страха: отсутствие, присутствие, вытеснение (когда есть что-то, чего не должно быть). Например, вы приходите домой, а на кухне стоит ваш отец, который умер пару месяцев назад. Это говорит о присутствии того, чего не должно быть. Или типичный детский страх: ребенок просыпается посреди ночи и открывает дверь в комнату родителей, а там никого нет. Это страх отсутствия. Или вдруг ты или кто-то тебе близкий заменяется на кого-то или что-то другое или просто отсутствует там, где должен присутствовать. Это страх, которому очень легко поддаться мне, например. Я не люблю оставаться один. Когда моя жена отсутствует, я не могу спать вообще. У меня разыгрывается воображение, и я придумываю себе самые безумные фантазии, потому что мое сознание художника открыто всему этому. (Улыбается.)
Для меня в режиссуре самая сложная часть — это бизнес. Циничная часть его — деньги, разные политические нюансы. И в то же время ты должен быть в чем-то семилетним мальчишкой, чтобы видеть то, чего не видят другие. Так что мы эмоционально не совсем нормальные люди, но это частично и благословение.
— Почему вам нравится испытывать страх в кино?
— Я бы сравнил это с эмоциональным высмаркиванием носа. (Смеется.) Мы ведь должны высморкаться, когда плачем, верно? Так вот бояться в страшных фильмах — это все равно что сморкаться эмоционально. Фильмы — проводник наших эмоций. Мы живем в мире, который управляет нашими эмоциями. Мы не можем доводить до экстрима нашу страсть, ненависть, поэтому мы идем в кино, чтобы испытать этот экстрим. Мы в Мексике так и называем эти картины — страшные фильмы или смешное кино. У нас нет понятий «мелодрама» или «комедия». Мы называем вещи своими именами. Если ты хочешь бояться, ты идешь на страшный фильм, а если хочешь смеяться, то на смешной.
— Смотрели ли вы сериал «Сумеречная зона»? Для некоторых режиссеров жанра, с которыми я разговаривала, этот сериал стал как бы отправной точкой.
— Я был больше увлечен «Ночной галереей». Может быть, потому, что этот сериал вышел несколько позже «Сумеречной зоны» и пришелся на мое время. Для меня это был настоящий ужастик. Этот сериал на сегодняшний день является основой для всего, что я люблю. В детстве я был хардкорным киноманом и предпочитал суровые страхи. Смотрел «Экзорциста» тогда и думал: «Какая ерунда! Чего тут бояться? Какая-то дерганая девица!» Когда я сам стал отцом и посмотрел «Экзорциста» опять, я был напуган до глубины души. Это же какая чертовщина там! (Смеется.) «Ночная галерея» по-прежнему живет в моей памяти. В этом сериале мои корни как визуального рассказчика. «Сумеречная зона» — это в большей степени научно-фантастические истории, тогда как «Ночная галерея» склонялась к ужасному.
— Но там много внимания уделялось потере собственной индивидуальности…
— Да, там этого было в достатке, как и тревог и беспокойства в сложном американском обществе, которое проходило через серьезные изменения. В этом сериале в основном внимание концентрировалось на потере души американского общества. Это страшно в несколько иной степени, чем то, что происходило в «Ночной галерее».
«Меня притягивают темноволосые и темноглазые дети. В них есть что-то нереальное, призрачное»
— Как начинался проект «Мама»?
— Я смотрю около сотни короткометражек в течение года. Вот вчера, к примеру, я посмотрел пять, и ни одна из них не оказалась интересной. У меня есть электронный адрес, на который я получаю не менее 50 писем в день. Мне пишут люди, которые хотят снимать кино. Мальчишка 15 лет из Милуоки, ребята из Мексики, стран Латинской Америки... Я вот сейчас занят разработкой проекта «Тонкая желтая линия», идея которого возникла у мальчишки из Мексики, у Цезаря Гарсии. Я встретил его в Гвадалахаре пару лет назад, и мне очень понравились его короткометражки. Я ему сказал, что если однажды у него будет проект полнометражного фильма, то я с радостью возьмусь за его производство. Я не подписываю контракт. Я не собираюсь заработать на этой картине, мне не нужно за нее деньги, и я не являюсь владельцем картины, но я люблю открывать талантливых людей. В мои 47 лет есть только два способа оставаться молодым — учить или разрабатывать проекты фильмов молодых режиссеров и сценаристов.
Я встретился с Энди (Андрес Мускетти), после того как посмотрел его короткометражку «Мама». Я в бизнесе 25—30 лет уже, и у меня развилось особое чутье на настоящий талант. Бывает, конечно, что я ошибаюсь, но все-таки редко. Фильм может быть любопытным, но, пока ты не встретился с режиссером, нельзя сказать точно, насколько он действительно талантлив. Энди очень талантлив, по-настоящему талантлив. Он очень молод, и я имел возможность наблюдать, как он взрослеет, становится все более уверенным в себе как художник. Я много работаю с молодыми продюсерами и рад тому, что могу у них поучиться. Мы вместе разрабатывали «Маму». Сестра Энди, Барбара, стала продюсером и соавтором сценария. Они все делают вместе. Были в нашей команде и молодые продюсеры, которые в титрах не будут отмечены, так как находятся как бы в процессе стажировки, но работают эти люди с большим энтузиазмом. Я был занят этим проектом с самого его начала и вовлечен практически в каждый этап подготовки. Вот и на съемках тоже бываю, хотя непросто выделить время для этого.
— А что за адрес, который вы упомянули?
— Я дал этот адрес еще на Comic-Con — a_sagan@hotmail.com. Я везде и всем даю этот адрес. Меня завалили короткометражками, но я не жалуюсь. Мне нравится быть в курсе того, что происходит с молодежью.
— Вам нравится преподавать?
— Да, я преподавал в университете Гвадалахары курс «Выразительные средства кино» и заметил, что нет лучшей возможности организовать свои собственные мысли о том, что ты делаешь и хорошо знаешь, чем рассказывать об этом другим людям. Это не просто удовольствие от возможности делиться опытом и знаниями. Это также своеобразный инструмент для наведения порядка в своих рассуждениях и выводах.
— А о чем, если в двух словах, этот фильм Энди Мускетти?
— Я уже говорил, что привидение в моем представлении — это единичная эмоция. Наш фильм рассказывает об эмоции материнской любви, собственнической любви, одержимой желанием защитить любой ценой. Такая любовь чаще всего убивает. Дети в нашем фильме не ясноглазые и невинные создания, которых нужно оберегать. Они считают, что их отношения с нами достаточно сложны, они вовсе не легкие и не понятные. Так что на этом уровне история функционирует совсем иначе, чем в «Ночи охотника», но, с другой стороны, основа идеи «Мамы» лежит тоже в сказке. Дети, брошенные в глубине леса, в хижине, выживают благодаря этому безумному осколку привидения.
— Расскажите о том, как вы искали девочек для этой картины?
— У каждого режиссера есть инстинкт в выборе нужного актера для его картины. Мне, например, никогда не нравился мальчик из «Приюта», он мне казался слишком уж ангелоподобным. Я бы не выбрал этот тип, а пошел бы в другом направлении, но людям именно это и понравилось. Меня притягивают темноволосые и темноглазые дети, в них есть что-то нереальное, призрачное. Их присутствие ощущается сильнее, они словно смотрят на то, что никто больше не может видеть. Но Энди решил взять светловолосых и светлоглазых девочек, и это их выбор, его и Барбары, сценаристов. Но в каком направлении ты бы ни пошел, тебе предстоит просмотреть как минимум сотню детишек. Обычно на пробы приводят детей, которые уже снимались в рекламах разных сладостей, игрушек и так далее. Эти маленькие актеры натасканы своими матерями на то, чтобы производить впечатление милое, приятное, живенькое. И они получают работу в рекламе, где играют пантомиму, предложенную им, а потом играют эту же пантомиму на пробах. Это ужасно. А потом ты встречаешь ребенка, в котором есть нечто, что помогает ему почувствовать энергетику героя, и таких детей я беру. По-моему, Энди руководствовался этим же правилом. Он почувствовал, что у девочек была связь с их героинями.
— Вы их тоже смотрели? Вы участвовали в процессе отбора детей?
— О да, я высказывал свое мнение всякий раз, даже когда его не спрашивали. (Смеется.) Энди и Хуан Антонио — они выбирают свой путь. Я могу не соглашаться с их выбором, но… Приведу пример. Мы продюсировали фильм в Испании, который называется «Прозрение». О нем никто не знает в мире, но он очень известен в Испании. И я многому научился с этой картиной, потому что режиссер настоял на своем видении. В сценарии он сразу уточнил, что первые 20 минут фильма мы не увидим ничего, кроме лица актрисы в бинтах. Поэтому, как и она, мы не знаем, кто вокруг нее. И я сказал: «Ты сумасшедший. Это не сработает!» Но это сработало! Это лучшая сцена в фильме. Просто поразительная.
— Снимать детей в фильме ужасов с интенсивными сценами, призванными вызывать страх, наверное, непросто?
— Люди часто предполагают, что это очень сложно. Нет, снимать даже самую страшную сцену — это удовольствие. Дети умеют получать удовольствие от всего. Одна из девочек сказала, что снимать сцену с Мамой (актер Хавьер Ботет) было очень весело, а смотреть — страшно. Девочки, кстати, очень любят Хавьера. Занятно и даже обыденно видеть, как они ставят перед ним чашку кофе и пышку во время перерыва, когда он, будучи в гриме после отснятой сцены, лежит на диване уставшим. Кроме того, обычно такие фильмы снимаются не в хронологической последовательности, поэтому каждая сцена воспринимается индивидуально, прогоняется несколько раз, остается от нее только ощущение игры. Дети любят играть. (Смеется.)
— Помимо собственно страшилок, чего нам ожидать от этого фильма?
— Когда Энди и Барбара предлагали мне проект этого фильма, мне показалось любопытным, что его идея совпадает с идеей фильма «Не бойся темноты», который я написал вместе с Мэттью Роббинсом. То есть у меня была другая немного вариация, но той же самой идеи, и я был приятно удивлен тем, что такие молодые люди, как Энди и Барбара, рассуждают на эту тему. В какой-то момент мы все мучительно решаем вопрос, становиться нам родителями или нет. Я показал свою точку зрения на этот вопрос в картине «Не бойся темноты». Мое собственное детство не было таким уж приятным, и мне не хотелось проходить этот период опять и опять с моими детьми, но постепенно этот вопрос решается как-то сам собой в ту или другую сторону. Я помню, что Полин Кейл, когда я ее спросил о самом большом триумфе в ее жизни, ответила, что это отсутствие детей. То есть такой подход к теме — одна сторона спора, а с другой стороны, есть люди, которые считают, что дети делают нашу жизнь богаче и разнообразнее. В этом отношении героиня Джессики Честейн, Аннабель, как раз должна решить для себя этот вопрос. Что значит быть матерью? Готова ли она к этому? Есть ли в ней вообще этот инстинкт? И ее решение достойно восхищения. Она не стала матерью, но почувствовала общность с Мамой. Аннабель, по сути, и сама большой ребенок. В этой картине именно она ребенок, а не девочки. Девочки уже выжили, они приспособились к обстоятельствам, которые Аннабель и не снились.
Я думаю, будь ты художник, музыкант или вообще человек искусства, в какой-то момент ты осознанно приостанавливаешь свое внутреннее развитие, стараясь задержаться в той части себя, которая нужна для творчества. Помнишь, как это описывается у Виктора Гюго в «Человеке, который смеется»? Для уличных представлений людей специально уродовали, детей растили в тесных и узких сосудах до определенного возраста, чтобы в процессе роста их тела деформировались, а уродство вызывает жалость и смех, за это платят, это развлечение, зрелище. Так что я думаю, что художник, человек творчества делает нечто схожее с этим процессом, но в отношении эмоциональном, понимаешь? Так же и во мне. Какой-то части себя я позволяю расти, а какой-то — нет. Я всегда буду связан с чем-то изначальным, древним, как связаны с этим маленькие дети, которые именно поэтому абсолютно свободны в своем воображении и творчестве. Это совершенно сознательное решение в моем случае. И я думаю, что и Аннабель, героиня Джессики, должна принять для себя решение в какой-то момент. Эмоциональное взросление, если оставаться при этом художником, — это трудная задача. Для Аннабель история девочек — момент истинного эмоционального взросления, а как она распорядится этим — уже другой вопрос.
— Вы чувствуете творческую ответственность за фильмы, которые продюсируете, в той же степени, что и за фильмы, которые снимаете сами?
— Абсолютно. Наверное, даже больше. В картине, которую я снимаю сам, удача или неудача только мои. А фильм, который я продюсирую, в случае неудачи заденет людей, которым я хочу помочь в становлении или развитии их карьеры. Поэтому я работаю над проектами других людей, наверное, с едва ли не большей отдачей, чем над своими собственными фильмами.
автор статьи: Наталья Хиггинсон
P.S.:От себя скажу - этот фильм - потряс меня до глубины души, давно я ждала эдакую страшную сказку, за которой скрывается настоящие человеческие чувства, настоящая драма, в конце которой хочется безумно рыдать...